Как прийти к себе и понять свое предназначение?

Интервью с Анной Семак из книги «Вера в большом городе»

Вера в большом городе. Диалоги о жизни, в которой есть место Богу

640 р

В этой стройной, модно и богато одетой женщине, популярном Инстаграм-блогере, жене главного тренера «Зенита» Сергея Семака, как-то не подозреваешь почти детской уязвимости. Пока не услышишь ее голос — юный, искренний, словно обнаженный, безо всяких защит. А еще эта красивая женщина — мать семерых детей и человек, глубоко знающий и чувствующий Православие. Опытом своей жизни Анна Семак поделилась в своей книге «Близость как способ полюбить себя и жизнь». И — в книге «Вера в большом городе», вышедшей в издательстве «Никея».

«Я вспомнила, чего хотела в детстве»

Аня, в одном из ваших интервью я прочла следующие слова: «Самое большое удовольствие от всего, чем я сейчас занята, в том, что передо мной больше не стоит вопрос, кем я буду, когда вырасту». Кем вы стали, когда выросли?

Стала мамой, писателем, немножко бизнесменом, женой — в общем, все, что хотела, я сейчас имею. Эта тема — «кем я буду, когда вырасту» — очень актуальная и больная для современного человека. Мы в большинстве своем поздно приходим к пониманию того, кто мы такие и чего на самом деле хотим. И в этом взрослом состоянии, с одной стороны, трудно удержаться, а с другой — страшно быть, ведь ты за все отвечаешь. Вам не страшно быть взрослой? Мне не страшно быть взрослой. Напротив, было очень приятно в какой-то момент повзрослеть и сепарироваться от своего мужа. С учетом того, что мне тридцать восемь, я треть жизни физически отдала детям: пять лет была беременной, пять лет кормила грудью. Это достаточно большой срок. И в какой-то момент я осознала, что та позиция, в которой я нахожусь, снимает с меня часть ответственности. Я словно еще один ребенок в этой большой семье. Поскольку мой муж — очень хороший и заботливый отец, он меня тоже «оптом» взял под крыло…

С одной стороны, это удобно, но, с другой стороны, через какое-то время ты становишься социальным инвалидом. Я забыла, как платить за свет, за газ, как ездить за рулем — муж меня от всего тщательно оберегал. И однажды я почувствовала, что задыхаюсь. К вопросу о том, «кем я стану, когда вырасту»...

Я вспомнила себя в детстве, вспомнила тот период, когда была наиболее счастлива. И поняла одну важную вещь: найти можно деньги в зимней куртке, а к себе нужно вернуться. Вернуться именно в то состояние, когда ты был в безмятежном детстве. У меня получилось это сделать, во многом благодаря своему блогу в Инстаграме.

Другими словами, некой «самотерапией» через социальные сети?

Да, абсолютно верно. Я завела Инстаграм и стала публиковать там свои воспоминания из детства. Так я раз за разом возвращалась в то счастливое время. И когда я искала точку, в которую мне нужно двигаться, чтобы ощущать почву под ногами, то вспомнила, чего хотела для себя, когда была маленькой. Я мечтала быть писателем.

Со мной постоянно случались истории, и я их записывала. В восемь лет я написала свою первую книгу. Мы жили в частном доме, и я убегала на крышу, пряталась за трубой, уходила на площадку и там писала. Моя первая книга называлась «Он и она». Позже Марк Леви украл мое название. (Смеется.)

Ничего себе! А о ком это было?

Это был какой-то роман в лицах.

Романтический?

Да, про мужчину и женщину.

В восемь лет?!

Да. Позже я поняла еще одну интересную вещь про себя. Когда я что-то говорю вслух, четко формулирую свое желание, оно непременно сбывается, что бы я ни сказала. Естественно, если это какое-то благое желание, не во вред.

Получается парадокс: для того чтобы стать взрослой, вам пришлось вернуться в детство? Что же такое вы нашли там, что позволило стать взрослой и зрелой?

Сейчас психологи очень много говорят про внутреннего ребенка. Мне кажется, в этом что-то есть. Ведь именно будучи ребенком, ты легко отпускаешь обиды, запросто входишь в контакт с людьми. У тебя никогда нет камня за пазухой, ты стараешься быть беззлобным и не замечать даже какие-то очевидные вещи, просто чтобы лишний раз не «испачкаться».

И вот в этом детском состоянии жить очень комфортно: когда веришь абсолютно каждому встречному, но в то же время — не теряешь бдительности. «Будьте просты, как голуби, и мудры, как змеи». В этом тоже есть истина. Такой баланс помогает крепко стоять на ногах.

Пешком по проселочной дороге

Помню, когда мне было двенадцать лет, я попросила маму отправить меня к подружке в деревню. Подруга жила в Осташковском районе, недалеко от озера Селигер. Отпрашиваясь у мамы, я упустила важный момент: станция Могилевка, на которой я должна была выходить, была на трассе, и до деревни предстояло пройти шесть километров.

Пешком?

Пешком, по проселочной дороге. И для меня двенадцатилетней было настолько естественно — знать, что со мной ничего не случится. Мало того, я еще ловила попутную машину. И не было ни одной мысли, что мне встретится какой-то плохой человек, который причинит мне зло.

Помню, села в автобус, поставила рядом с собой сумку. Лето, жара... Мама дала мне с собой карманные деньги. Автобус остановился около киоска, часть людей пошла в туалет, часть хотела что-то купить.

Но очередь была длинная, и в итоге я опоздала на автобус — не заметила, как он уехал. Какие мысли были у меня тогда? Я, девочка... побежала к толпе мужиков, стоящих возле автовокзала, попросила их помочь мне догнать автобус. Спокойно села в чью-то машину, и мы пустились в погоню...

Мне казалось, что автобус красного цвета. Мы проехали уже очень много, и водитель мне говорит: «Ну что, давай тогда вернемся в Торжок (это в Торжке мы застряли) и будем думать, что с тобой делать». И вот когда мы уже стали возвращаться в Торжок, то увидели мой автобус. Оказалось, он не красный, а оранжевый. Я благополучно пересела из этого «такси» в свой автобус, потом еще поймала попутку, грузовик, — за рулем сидели два парня — плюхнулась в сено... Ни единой мысли, будто что-то может со мной случиться! Но, к слову, мама позже рассказала мне, что в это самое время она почувствовала нестерпимую тревогу и стала молиться за меня. Да, доверие к миру у детей — безусловное. Во взрослом возрасте уже так не получается.

Детство рядом с храмом. Папа

У вас в школе было прозвище «Аня Ку-ку». Довольно долго вас считали «сумасшедшей», потому что вы озвучивали свои желания: съездить в Африку, увидеть весь мир, стать писателем...

Детство у меня было полным экспериментов, я постоянно что-то исследовала. На меня очень сильно повлияла жизнь в частном доме, и при этом — в церковном городке. Все мои друзья были детьми священников.

Что за место такое интересное?

Мы жили возле церкви, и это был единственный в то время открытый храм в Твери. Он никогда не закрывался, поскольку был памятником архитектуры. И так получилось, что все священнослужители имели квартиры или дома в непосредственной близости от церкви. Сформировался такой «церковный район». Поэтому детство у нас было насыщенное, веселое, полное экспериментов. Мы то какую-нибудь кошку умершую отпевали полным чином, то друзья бросали куклу в глубокую помойную яму, а я туда, не задумываясь, ныряла. Я была инициатором каких-то смелых экспериментов, меня так и прозвали.

Помню, придумала игру. В марте в нашем дворе разливались глубокие лужи. Мы сорвали с соседского сарая шифер, и нарекли одну из луж Московским морем, и в мутоновых шубах там плавали, на этом шифере. Будучи инициатором, я конечно же больше всех пострадала из-за этой проделки.

Ваша семья была верующей?

Во-первых, я была уже зачата по благословению папиного духовника — отца Кирилла (Павлова), известного священника из Троице-Сергиевой лавры, ныне покойного.

У моего папы была очень интересная история воцерковления. Он был клавишником группы «Интеграл» Бари Алибасова. Параллельно «фарцевал»: выменивал у иностранцев пластинки на предметы старины. Однажды ему на сдачу дали старенькое Евангелие. К тому моменту у папы накопилось очень много вопросов. И он сел в поезд, прочитал Евангелие... и вышел на станцию совершенно другим человеком.

Папа все бросил, все оставил. Он был женат, к тому моменту у них с супругой уже были очень сложные отношения: она не хотела детей, а для папы дети были очень важны, он был из традиционной патриархальной семьи. Пока папа гастролировал, он скручивал доллары рулончиками и бросал их в старинный самовар. И когда он разошелся со своей супругой, то оставил ей этот самовар, а из своих вещей взял только старый портфель, пошел в ближайшую церковь и сказал: «Возьмите меня кем угодно!»

Его попросили прислуживать в алтаре. Прошло несколько месяцев, и папу спрашивают: «А что ты вообще умеешь?» Он отвечает: «Вообще-то я профессиональный музыкант». — «Хор возглавить сумеешь?» — «Конечно, смогу!» И вот сейчас мой папа — классик при жизни, по его нотам поет весь православный мир, не только в России, но и в Европе, в Америке. Когда я с ним приезжаю в какой-нибудь монастырь, то чувствую себя суперзвездой, потому что все его узнают, фотографируются с ним.

Путь воцерковления отца был аскетичным. В какой-то момент он, как неофит, немножко увлекся: спал в гробу, ходил в подряснике, всегда говорил мне: «Помяни последняя твоя, и вовек не согрешишь». Папа ездил к отцу Кириллу (Павлову), чтобы попросить благословения на монашество. При том, что у него были жена и дочь — моя сестра Елизавета. Он приехал, батюшка посмотрел на него, дал ему сто рублей и говорит: «Езжай домой, купи жене какой-нибудь подарок и будь с ней сегодня особенно ласковым». И вот так появилась я. Мое детство прошло в Церкви, все мои друзья детства стали священниками, матушками.

Поразительно!

А мой лучший друг Сашка стал тем священником, который спас в Крымске во время наводнения больше пятидесяти человек в резиновой лодке.

Бунт

Но как же тогда случилось так, что ваш поиск Бога оказался таким непростым, извилистым? Так часто бывает в церковных семьях. У нас дома были очень строгие порядки. Молитвенное правило, пост, послушание. Когда я садилась в кресло в начале интервью, то поймала себя на мысли: если бы папа увидел, как я сижу, он бы сделал мне замечание. Он еще в детстве говорил: «Не смей сидеть нога на ногу!»

Было очень много запретов, табу. Например, мне до сих пор стыдно писать что-то личное, интимное: я боюсь, что папа прочтет. Видимо, такой комплекс из детства. Папа у меня — как с византийской иконы, со строгим ликом, с бородой... Все мои друзья его ужасно боялись.

В нашей семье был раскол — «супераскет» папа и более «светская» мама. Мама нам всегда говорила, что достаточно, чтобы Бог был в душе. Отношение к церковному благочестию у мамы менялось со временем. Так, она причащалась только раз в год, в день ангела, и считала, что этого вполне достаточно. Зато папа всегда маму оправдывал, говорил мне: «Ты бы видела, как она готовится, как она раскаивается! Может быть, и одного раза достаточно, когда ты так серьезно к этому подходишь».

Сложно ли было выработать свою внутреннюю линию — между ортодоксальным христианством и маминым вариантом «лайт»?

Мне понравилась та идея, которую предложила мне мама: не обязательно ходить в длинной юбке, платке и не обязательно постоянно быть в церкви. Сейчас я ее понимаю. Она видела, что некоторые люди в Церкви действительно переходили ту черту, за которой начинается уже «православный экстремизм». И поэтому мама предостерегала нас от такого «глубокого погружения». Хотя, наверное, родителям стоило изначально договориться друг с другом о нормах домашнего благочестия…

И вдруг из теплого родительского мира (где я не слышала «плохих» слов, а слово «дура» до двенадцати лет считала матерным) мы с сестрой попали в этот противоположный мир, полный соблазнов: дискотеки, женихи на «девяносто девятых», помады — словом, все, от чего можно искуситься человеку из такой строгой семьи. И конечно же этот мир нас очаровал. Все, чему нас учили в детстве, стало очень неудобным. И я взбунтовалась… Нет, я не перестала верить в Бога. Но совершенно отошла от Церкви. Помню, как я в последний раз причащалась в шестнадцать лет, в день своего ангела, и то только чтобы сделать приятно папе.

Несмотря на то что я в какой-то момент опустилась на дно (отмечу: у каждого разное дно), я никогда не позволяла рядом со мной богохульствовать. Всегда говорила: «Простите, я сейчас не в лучшей форме, но тем не менее я — верующий человек и для меня это важно». Если человек продолжал хулить Бога, я просто вставала и уходила. И может быть, за такое скудное и ничтожное «исповедничество» Господь меня и хранил.

Первый жестокий опыт

Мне очень хотелось уйти из дома. Когда папа понял, что ничего хорошего из меня не выйдет, просто перестал со мной разговаривать.

А что должно было из вас выйти? Чего хотел от вас папа?

Чтобы я была достойным представителем семьи, вероятно. Все мои «этапы взросления»: дискотеки, смелые наряды, каблуки, помады, женихи — противоречили его представлениям о целомудренной женщине, о христианке. Поэтому папа перестал со мной разговаривать. Это был очень тяжелый момент. Он обнимал и целовал меня только один раз в году — на мой день ангела. И то не целовал, а так вот по-христиански три раза «прикладывался» ко мне. И поэтому, конечно, мне дома было очень тяжело.

В какой-то момент вы сделали свой первый серьезный выбор — выбор спутника жизни. И оказались в очень непростой ситуации, рядом с человеком, который обижал, подавлял, унижал...

Все было промыслительным. Если бы не этот жестокий опыт, я бы никогда не стала тем, кем стала. Видимо, через это нужно было пройти, чтобы осознать, к чему я стремлюсь.

А что мешало выйти из этой ситуации? Почему вы вообще позволили с собой так обращаться?

Во-первых, у меня была навязанная мамой установка: как можно скорее выйти замуж. Моя мама выбрала очень интересную тактику, для того чтобы сохранить мое благоразумие и целомудрие. Она очень боялась, что я вырасту и стану актрисой или моделью, и поэтому решила внушить мне, что я очень некрасивая. Она думала, что это поможет и меня никуда не «занесет». Но сработало это совершенно по-другому. Я искренне поверила в свою непривлекательность и решила: раз я такая некрасивая, значит, мне нужно искать соответствующего мужчину — либо инвалида, либо алкоголика, либо болящего. Он должен был очень сильно обрадоваться, что я с ним, и относиться ко мне по-человечески. Поэтому все мои опыты первой любви… были с какими-то очень странными людьми.

Тогда — я описываю это в своей книге — для меня было самым главным, чтобы с мужчиной было весело. О том, что существуют какие-то границы, рамки, что человек может оказаться непорядочным, я тогда не знала. Вероятно, я просто привыкла к тому, что все вокруг порядочные, и не готова была столкнуться с чем-то противоположным.

Что спасло вас тогда? Что позволило вам перестать быть жертвой?

Меня спасла моя интуиция. Я, как мотылек, который летит на свет, всегда двигалась в правильном направлении. Видимо, тоже по молитвам моего отца. В юности я была уверена, что со мной ничего не случится, потому что у меня верующий папа, и этого вполне достаточно. В 90-е годы я порой оказывалась в страшных ситуациях — когда мою подругу застрелили, а другую подругу убили арматурой, потому что на нее не хватило патрона... 

У нас были «лихие» женихи, и кругом люди умирали как мухи.

А меня как-то Господь спасал. За что я больше всего отцу благодарна... Тоже удивительно промыслительная история. Мне было лет четырнадцать, я сидела у нас дома на кухне, у моих родителей, и к папе пришел священник, отец Михаил Беляев. И папа вышел на какое-то время и оставил меня с ним, как я сейчас полагаю, нарочно. Возникла неловкая пауза, и, чтобы как-то ее сгладить, я решила задать батюшке вопрос. И ляпнула первое, что пришло в голову. Я его спросила: «Скажите, отец Михаил, а в каком случае позволительно делать аборт?» И он на меня серьезно посмотрел и говорит: «Ты об этом никогда даже не помышляй! Нет такой причины, по которой собственная мать может ребенка убить!» И эти слова запечатлелись в сердце! Мои родители никогда мне об этом ничего не говорили, тема сексуального воспитания у нас не поднималась. Мама говорила, что дети рождаются от нежности — и на этом все. И вот когда я услышала эти слова, у меня что-то перевернулось в душе. После этого не раз, бывая в разных суровых мужских монастырях и видя, как какой-нибудь старый священник, монах, хватает женщину и кричит: «Делала когда-нибудь аборт?!» — я думала: «Ну хоть этого не делала! Спасибо, Господи!»

Детская вера

Сейчас вы — мама, многодетная мама. У вас получается вести с детьми живой разговор о вере?

Дети – удивительные люди. Они легко и естественно впитывают христианское представление о Боге и мироздании, если перед ними есть хороший пример. В лице родителей, в ближайшем окружении.

Когда мы с мужем воцерковились, те из наших детей, которые уже подросли, совершенно естественно приняли это положение. Один раз я услышала, как мой сын Ваня — ему в тот момент было четыре года — расспрашивал шестилетнего брата о том, что такое смерть. Накануне мы остались после литургии проводить в последний путь одного из наших прихожан в Иоанновском монастыре в Петербурге.

Умер дедушка Ваня, который ходил туда много лет, и я предложила детям подойти с ним попрощаться. У нас в обществе существует предубеждение: детей нельзя пускать на кладбище, к покойникам. И я решила показать детям своим примером, что вот, дедушка умер и надо с ним попрощаться. Я подошла, приложилась к нему... И потом слышу, как шестилетний Семен рассказывает Ване: «Ты знаешь, там, в гробу, лежало тело дедушки Вани. Оно сброшено, как старая куртка, туда. А душа его, как птичка, выпорхнула из тела». И мне так понравилось это сравнение, что я даже для своей детской книги его украла. (Смеется.) Для детей вера естественна. Они знают, как произошел мир, знают о добре и зле, причащаются — у них нет никаких вопросов.

А старшие дети уже пытаются обрести какой-то свой личный опыт общения с Богом? Или нет?

У старшей дочки начался такой же период, как у меня в юности, когда это стало неудобным. А старший сын Семен в какой-то момент начал смотреть на Youtube разные антицерковные передачи, увлекся некоторыми нашими либеральными лидерами, начал цитировать их... Мы, конечно, испугались. Но в тот момент наш духовник сказал: «Оставьте. Главное — любите их и не переламывайте. Все пройдет». И я была счастлива, когда этим летом мой старший сын сказал: «Мам, я бы хотел встретить свой день рожденья в мужском монастыре, мне нужны тишина и покой» (его крестный — монах, родной брат моего мужа). И еще сын сказал: «Я хочу разобраться во всем сам. Мне нужно время». Но я вижу, что он на правильном пути, поэтому не тороплю.

Поразительно! Вы сказали о том, что родной брат Сергея, вашего мужа, — монах. Получается, у Сергея тоже длительные отношения с Церковью?

Когда мы с мужем познакомились, он был скорее глубоко сочувствующий, чем верующий. Сергея воспитала бабушка, в деревне, на Украине. Все храмы вокруг были закрыты, и у бабушки (совершенно точно — святого человека) был свой уголок за печкой и всегда горела лампада, стояли иконы. Бабушка молилась. А Сергей крестился сам, уже осознанно, в шестнадцать лет.

Мама должна быть наполненной

Удивительно, что Сергей из многодетной семьи, и сам при этом всегда хотел иметь много детей. Вы тоже?

Сама картинка большой семьи всегда была для меня невероятно привлекательна. И мне очень нравилось само состояние — быть беременной. С каждым новым ребенком приходило все большее осознание таинства, чуда...

При этом вы говорите о том, что в какой-то момент вы потерялись, как активный член общества, а не только мама. Но ведь на самом деле быть мамой — это тоже о-го-го какая избранность! Почему все-таки вам этого было недостаточно?

Я думаю, что речь идет о разных типах мам. Карьера — это когда мать структурирована, она прекрасный менеджер. Я могу правильно организовать процесс и поставить на нужные места нужных людей… Но в какой-то момент я стала недоумевать: почему я все время не в ресурсе, быстро утомляюсь, у меня не хватает ни на что сил?

И я поняла простую вещь: если мама уставшая, на нуле, то она ничего своим детям дать не может. Можно быть физически рядом с детьми 24 часа в сутки, но при этом не отдавать им ни грамма любви, нежности, только забирать. А наполненная мама может провести с детьми два часа, но за это время окутать их любовью настолько, что им будет этого вполне достаточно.

Как наполнить себя?

У каждого — свой сосуд. Я, например, поняла, что мне нужно уезжать. К сожалению, в какой-то момент у меня возникли очень серьезные проблемы со здоровьем, и два раза в год муж отпускал меня в Мюнхен на лечение. И вдруг я ощутила, что это самое счастливое время в моей жизни. Я стала отвоевывать себе лишний день — например, у меня было два дня на поездку, а я уговаривала мужа отпустить меня еще на третий. Я говорила: «Ведь я утром приеду, на следующий день — в больницу, потом — бежать в аэропорт. А мне бы не бежать, а просто погулять!» И я приезжала из этих путешествий невероятно наполненной и отдохнувшей.

Без чувства вины?

Без чувства вины. К тому моменту я пережила тяжелую операцию, и мне нужно было восстанавливаться. И даже доктор сказал: «Тебе надо уже как-то браться за себя, потому что до этого ты все только отдавала. Меняй образ жизни, образ мыслей».

До того, как младшему ребенку исполнилось пять лет, я все время простояла у плиты. И в какой-то момент я стала уезжать на недельку, десять дней…

Еще пример: я сделала вывод, что не люблю гулять на детской площадке — это не мое. Я лучше сберегу силы для того, чтобы приготовить вкусный ужин для семьи, но гулять с детьми отправлю няню. Потом я случайно обнаружила, что детям важно, чтобы мама работала. Дочь сказала: «Мама, ты знаешь, мы писали сочинение в школе: „Кто твоя мама“. Когда я написала, кто мой папа, мне так хотелось рассказать про тебя что-то хорошее! Я написала, что ты сидишь с детьми... А на кого ты вообще училась?» Я страдала и чувствовала вину от того, что не пишу, — я знала, что это мое предназначение.

Непослушание. Таня

Мы прекрасно понимаем, что дети — это труд, забота о них действительно забирает огромное количество сил. Свои дети. А чужие? Еще и с серьезными проблемами со здоровьем? Это невероятный вызов и подвиг. Как вы решились на усыновление?

До того, как у нас появилась Таня, я несколько лет жила в абсолютном послушании своему духовнику. Спрашивала благословение буквально на любую ерунду, например, можно ли мне купить зимнее пальто.

Я думаю, что каждый верующий человек проходил такой этап в своей жизни. Но я всегда знала, что возьму ребенка, знала с детства и очень четко. Это моя миссия — спасти хоть одного малыша. Однажды я почувствовала, что морально к этому готова.

Нашла девочку, в Сибири, ВИЧ-инфицированную, и спросила благословения. И тут духовник меня буквально огорошил. Он сказал: «Нет». И не просто «нет», а: «Нет, никогда! Вот когда Илария закончит среднюю школу...» Я посчитала: это мне будет сорок восемь, уже пора внуков нянчить. Думаю: так долго не смогу выдержать! И я впала в жесточайшее уныние.

Внутри назрел бунт. Я начала задумываться о том, почему то, что уже благословлено Богом, может быть не благословлено духовником? Ведь мы — взрослые, сильные люди, у нас есть финансовая защищенность. Почему нельзя? Но тем не менее совесть во мне проснулась. Думаю: не буду спорить. Человеку, далекому от Церкви, это может показаться очень странным: как можно перекладывать на кого-то ответственность? Но православные люди, которые знают, что такое послушание, меня поймут. Мысль о том, чтобы удочерить Таню, меня все-таки одолела. Перед тем, как поехать в детский дом, я предварительно посмотрела Танину анкету.

И у меня возникло четкое ощущение, что это мой ребенок. Я не видела, что у нее по пояс нет тела, что она вот такая вот малютка. Я видела только глаза и не понимала, почему мой ребенок в детском доме!

Я составила духовнику огромное письмо о том, как выиграет наша семья и наши дети, если мы возьмем Таню. Главным доводом был такой аргумент: «Почему, если Господь создал нас свободными людьми, я не имею права на свою собственную ошибку? Почему я не могу сделать так, как чувствует мое сердце? Тем более что это уже благословлено ранее Богом — заботиться о сирых и убогих. Почему я не могу ошибиться? Я верю, что Господь даст мне сил. И если это будет моя ошибка, помолитесь за меня, чтобы все прошло удачно!» Я нашла правильный момент, когда можно было это письмо презентовать… И когда духовник понял, что меня не остановить, он сказал: «Ну, раз так, то давай».

Параллельно, поскольку совесть моя была неспокойна, я поехала к отцу Кириллу (Зинковскому) в Вырицу и рассказала ему об этой ситуации. На что он мне привел такой интересный пример. Отец Кирилл и отец Мефодий хотели выкупить какуюто землю у своей прихожанки, для каких-то своих нужд. Они пришли к отцу Иоанну (Миронову) и говорят: «Так-то и так-то... Батюшка, благословите!» Это было делом принципа — монашествующие благословляются практически на каждый вздох. Отец Иоанн их благословил. И вдруг все начало рушиться. Ничего не складывается! И отец Кирилл задумался: как же может быть так, что сам отец Иоанн (Миронов) благословил, а дело не идет. И вот он пошел к отцу Иоанну и спрашивает: «Батюшка, как же так? Вы же нас благословили, а эта женщина...» На что батюшка отвечает: «А что же вы, как дети? Неужели вы перед тем, как благословляться, сами не можете принять решение? Что же вы все вечно перекладываете ответственность на духовника?» И для меня это был такой щелчок или лазейка.

Еще отец Кирилл сказал мне такую важную вещь: «Ты знаешь, иногда Господь ждет от нас не то что проявления своеволия, а просто борьбы». Другими словами, когда делаешь благое дело, то можешь и настаивать на каком-то своем решении, взяв ответственность за это на себя. Иногда Господь ждет от нас нашего собственного горячего желания сделать что-то хорошее. Но, как говорится, «не повторяйте в домашних условиях». Со временем я поняла, почему духовник меня отговаривал. Когда мы взяли Таню, на нашу семью свалилось много искушений.

Как вам удалось пройти через все трудности?

Это был долгий, мучительный процесс. Начался глубинный раскол внутри семьи. Дело в том, что я всегда с головой прыгаю в омут, а с проблемами разбираюсь по мере их нарастания. А Сергей — человек крайне ответственный, я бы сказала, гиперответственный. Он всегда все взвешивает, ему нужно обязательно понять, как что работает. И ему было тяжело принять решение об усыновлении. Но впоследствии муж меня очень благодарил. Он сказал: «Если бы не ты, я бы никогда не решился на этот шаг и не узнал этого счастья, этой радости — видеть, как человек преображается».

Сергей

В начале нашей беседы вы говорили, что в определенный момент обрели самостоятельность и выпорхнули из-под крыла своего мужа. Легко ли он отпустил вас из-под своего крыла?

Этот этап был очень сложным для нас обоих. Но, к счастью, все завершилось благополучно. Мы вынесли из этого испытания определенные уроки. Если раньше во время ссор мы часто бросались разными громкими выражениями: «Все, я ухожу! Мне все надоело!» — то сейчас, понимая силу слова, больше никогда себе этого не позволим.

Даже в самом благополучном, крепком браке возникают моменты, когда тебе просто невыносимо видеть «этого человека». Ты не понимаешь, как с ним дальше жить. Как вы справлялись с подобными вещами?

За девятнадцать лет, что мы вместе, у нас ни разу не было ощущения, что мы друг от друга устали или друг другу надоели. Это какая-то невероятная свежесть. Я ее списываю только на Божественное Провидение. Видимо, Господь дал нам такое благословение, чтобы скрепить наш союз. Тем не менее изначально наши роли в семье были распределены неверно. Поскольку мне не хватило отца в детстве и в юности, я искала мужчин, похожих на отца, — «крепкое мужское плечо», чтобы можно было часть ответственности с себя переложить на своего супруга. И, пока он решает проблемы, я могла бы, свесив лапки, сидеть и ничего не делать. Эта позиция оказалась для меня разрушительной. Я маялась в этом состоянии. Ведь если мой муж — мой «отец», значит, у него нужно на все спрашивать разрешения. Можно я пойду на день рождения? Можно куда-то отлучусь? В шесть вечера — комендантский час. И ему очень нравилась эта доминирующая позиция, он меня контролировал и тем самым держал «в тонусе». У меня не было права голоса, с моим мнением не считались.

Все, что я говорила мужу, было ему... смешно. Делилась с ним мечтой о сноуборде, он отвечал: «Ты что, это для небожителей! У тебя нет координации! Ты не сможешь, упадешь!» Помню, как я в Уфе, не сказав ему, пошла на сноуборд. Когда я съехала с горы, подумала: «Господи, я же все могу! Все эти „невозможно“ у меня в голове!» Так же было, когда впервые стала на доску для серфинга.

При этом мой муж — фантастический человек. Это не о том, что он обижал или подавлял. Это вопрос человеческих взаимоотношений. В этой ситуации виноваты оба, ведь и я молчаливо соглашалась на такое отношение. Но так невозможно жить. Мне очень хотелось, чтобы мой муж был моим близким другом.

Было страшно

Как вам удалось это изменить?

Я поняла, что просто физически убиваю себя. Мое основное заболевание говорило о том, что я включила счетчик обратного отсчета и все закончится тем, что я просто умру. Об этом же говорил мой врач. Нужно было что-то менять. После того, как мы с моим мужем на определенное время расстались, «сбросили счетчики»… мы встретились совершенно другими людьми. Стали прежде всего друзьями, партнерами, научились доверять друг другу, рассказывать свои мысли, свои секреты.

Не было страшно?

Было. Но я оправдывала себя тем, что иначе в этих отношениях я просто умру. Сергей надеялся, что мы снова будем вместе. Он приезжал ко мне, и я готовила ему еду. Мы как-то учились взаимодействовать. Как родители, мы все это время оберегали своих детей и создавали хотя бы видимость благополучия, чтобы им было проще.

А как духовник к этому отнесся?

Тогда мы просто перестали общаться. Это был для меня тяжелый период духовной борьбы. Я понимала, что духовник всегда на стороне мужа и на стороне семьи. А наше прогрессивное общество на каждом углу кричит об осознанности и женских правах, в том числе о праве женщины быть счастливой. Я тогда очень увлеклась этими идеями. Но если бы этой ситуации не произошло, мы с мужем никогда не стали бы так ценить наши отношения и нашу семью, как ценим сейчас. Нужно было «выйти из кожи», посмотреть на себя со стороны, здраво оценить ситуацию, понять, насколько важно для детей иметь полную семью. Я на своей шкуре прочувствовала, как страшна для детей сама мысль о разводе. Ведь семья — это единственная платформа, на которой ребенок держится в этом мире. А когда она рушится, ребенок принимает все на свой счет. 

Но стоит ли оставаться в союзе, если он — только видимость, а за фасадом семьи все только мучаются, терпят?

Ничего не происходит внезапно и не случается просто так. Развод назревает по вине обоих партнеров, а не кого-то одного. Многое зависит от способности человека жертвовать собой. Мне очень нравится этот анекдот: «Принимай меня таким, какой я есть!» — «Спасибо, прием окончен!»

Кстати, Михаил Лабковский, известный психолог и автор, мне кажется, взбаламутил 80% нашей страны своей идеей о том, что любовь — это счастье и радость, а не боль и страдание, и если тебе перестали нравиться ваши отношения — выходи из них.

Но это очень потребительский подход.

Да. Думаю, это, во-первых, не христианский подход. Когда твой партнер начинает взбрыкивать или впадает в депрессию, разочаровывается, унывает, нужно, наоборот, постараться его поддержать и понять. А не расставаться с ним. Что же, если муж был красивым, могучим и интересным в молодости, а тут он «сдулся», нужно его менять, как старую машину?