Требуется непрактичный человек
Популярная апологетика
17 ноября 2022
Ольга Маркес: «Все, что я делаю, я делаю для Бога»
Отрывок из книги «Вера в большом городе»
Дреды, необыкновенно красивые цветные татуировки, спортивная фигура, взглянув на которую даешь себе священную клятву завтра же начать бегать…
«Все, что я делаю, я делаю для Бога», — говорит вокалистка группы Alai Oli, предприниматель, основатель и вдохновитель ультрасовременного клуба здорового образа жизни #Sekta. И кстати, тоже многодетная мама. У Ольги все не по шаблону. Тем интереснее ее история.
В поисках любви
Сегодня у нас в гостях основатель школы здорового питания и тренировок #Sekta Ольга Маркес. Когда знакомишься с твоей историей, складывается впечатление, что ты изначально родилась с некой миссией. Правда ли, что с детства тебе важно было наполнить жизнь смыслом, подчинить ее идее, искать истину?
Меня очень рано привели в храм, бабушка и прабабушка рассказывали про веру, так что христианские образы жили у меня в голове. Мачеха, которая растила меня после смерти мамы, говорила, что у меня бывали удивительные сны: я признавалась, к примеру, что ко мне приходила «мама Бога». Наверное, благодаря религиозному воспитанию я начала разбираться в том, что такое хорошо и что такое плохо. Причем «хорошее» представлялось чем-то глобальным. Это не просто про то, что надо мыть руки и не обманывать старших, а нечто огромное, что сложно до конца уяснить и прочувствовать.
У тебя было ощущение, что над тобой есть некая незыблемая сила, которая в любом случае на твоей стороне?
Да, это было всегда. Есть люди, которые гадают: «Есть Бог или нет Его?» Есть те, кто всю жизнь ищут Его. А я никогда не сомневалась в Его существовании.
Ты как-то призналась, что детство было тюрьмой, из которой хотелось выбраться.
Воспитывали меня довольно жестко. Папа был строг, хотя сейчас у нас с ним прекрасные отношения. А тогда я желала сама управлять своей жизнью, самостоятельно делать выбор. Так мучительно быть маленьким и не иметь возможности принимать решения.
В совсем юном возрасте ты начала баловаться изменяющими сознание веществами. Что ты искала в них?
Мне очень хотелось, чтобы меня любили. Так не хватало человеческой близости! Казалось, вокруг так много всего, но я не могу до этого дотянуться — такая любовь к миру без взаимности. Мне никак не удавалось наладить контакт с людьми. Почему-то они ко мн не тянулись, хотя вроде со мной было все нормально. Я мечтала о признании, но хвалить меня было не за что. Если можно так сказать, в детстве я не была
ни в чем хороша. Тогда никто не говорил о безусловной любви — не было такой моды, как сейчас. Вот я смотрю на своих детей: какие же они молодцы, как легко обучаются! А мне учеба давалась тяжело. По себе знаю, что такое кризис подростка, который не может найти себя ни в чем, и у него никак не получается добиться одобрения.
К тому же в 90-е, на которые пришлось мое детство, все думали только о выживании. Родители выкладывались по полной, чтобы обеспечить нам еду и крышу над головой. Им было не до проявления чувств. Я не предъявляю им претензии, просто понимаю — им было очень сложно дать мне то, о чем я мечтала.
Почему в пятнадцать лет ты ушла из дома?
В какой-то момент, когда папа разводился с мачехой, меня отправили к бабушке на время. Это был тяжкий период, я вообще не могла понять, где мой дом.
В седьмом классе я почти год не ходила в школу (а если и ходила, то урывками). Никто не посещал родительские собрания и не интересовался моей учебой. Я много времени проводила в компьютерных клубах. Тогда, наверное, впервые у меня проявилась своего рода зависимость: осознавая, что надо в школу, я предпочитала сидеть и играть. Примерно тогда же впервые попробовала наркотики.
Когда мой папа заметил это, он очень жестко отреагировал и не раз сажал меня «под домашний арест». Меня задевал не столько факт, что меня наказали, сколько лишение права на общение. Я очень коммуникабельный человек, мне важно, чтобы друзья были рядом. Когда отец привел меня в первый раз в реабилитационный центр, я возмущалась: «Я же ничего дурного не делаю, только травку курю». Но мне ответили: «Да-да, все наркоманы так говорят!» Тогда я решила: ну все, теперь точно начну «торчать». Как говорится, назло бабушке отморожу уши.
12 шагов к спасению
Как долго ты употребляла наркотики и сколько раз пыталась бросить?
Это был длинный путь. Только до того момента, как я признала зависимость, прошло, наверное, лет десять. При этом временами я говорила себе: «Нет, стоп!» — и долго оставалась трезвой. А потом снова срывалась. Я не выполняла всего, что требовалось, чтобы окончательно освободиться. Проверяла, можно ли делать что-то «на половиночку».
Отчасти спасало то, что не хватало денег на наркотики. Это позволило выжить. Вообще, отсутствие средств часто меня защищало от искушений.
Ты освободилась от зависимости уже во взрослом возрасте, после того, как прошла реабилитационную программу «12 шагов»?
Я не раз пыталась бросить, да и вообще никогда не получала от наркотиков какой-то эйфории. Разве что в самом начале, когда была совсем молодой и сама не понимала, что делаю. А потом они приносили только боль.
Сравнивая себя с друзьями, я понимала, что употребляю больше всех, и это было неприятно. Я не умела остановиться, когда другие останавливались; мне надо было дойти до полной потери сознания. Были те, кто умел себя контролировать, а я — нет, и эта разница оказалась очень заметной. Мой бывший парень тоже был зависимый, годами употреблял, у него это вошло в систему. На третьем или четвертом курсе на душе у меня стало совсем плохо. И тут узнала о программе «12 шагов» для анонимных наркоманов. Первый раз я пришла в группу, просто чтобы поржать. Собравшиеся там были непохожи на меня: все какие-то странные, неприятные, говорили что-то непонятное, что абсолютно никак во мне не отозвалось в тот момент.
Ты побывала в нескольких реабилитационных центрах?
У меня есть подруга Ника Суринович, удивительный человек и по сей день занимающаяся созданием рехабов. Однажды я проходила программу в устроенном ею центре, она сама меня туда пригласила. Мне было так больно, что казалось, я совсем уже на дне.Тогда я собрала котомку с вещами и, рыдая, пошла туда.
В том доме собрались очень разные люди, в том числе и те, кто двадцать лет сидел на героине. Работа над собой начиналась с базовых, простых вещей. Интересно наблюдать, как люди, совершенно не умеющие определять свои эмоции, делают в этом первые шаги. Все участники программы должны были записывать события и свои чувства в связи с ними.
Например: «Мне пожелали доброго утра, я ощутила радость, удовлетворение»; «Со мной не поделились печенькой, я почувствовала злость, обиду».
Зачем это нужно?
Невозможно взять и решить проблему, просто упав на колени и «качественно» помолившись. Сперва надо распутать клубок своих ощущений и эмоций, разбирая их по молекулам. Это большой труд. Прежде чем просить Бога: «Дай мне! Помоги мне!» — ты должен понять, кто ты. Как в этом состоянии найти в себе силы, чтобы все-таки попросить помощи у Бога, несмотря на то что тебе стыдно и ты чувствуешь себя перед Ним виноватой?
Меня привели к Нему за ручку уже в следующем рехабе. Туда я обратилась после нескольких срывов. Год трезвости — срыв. Два года — срыв, правда, буквально на несколько дней. Но мне стало ясно, что со мной что-то не так. Так долго держалась, а потом чуть-чуть «поторчала»? Значит, и трезвость моя была какаято «некачественная». Выходит, наркотики — всего лишь следствие, а причина в том, что жизнь доставляет мне страдание. И я вновь пошла за помощью.
На этот раз реабилитационный центр оказался православным. Очень классно, что я туда попала. Хотя там была «супераскеза» — каждый день серьезная трудотерапия. К тому же нас постоянно выедали до костей комары. А я к тому моменту была своего рода «звездой», привыкшей к комфорту. Однако приехала туда со смирением и готовностью делать все, что потребуется, только бы исцелить душу.
Дорога к храму
До православного рехаба ты продолжала верить в Бога или наркотики заслонили Его? Или, может, думала: «Он существует, но мною не интересуется»?
Я помнила, что Он есть. Но, конечно, не тогда, когда лежала в бессознательном состоянии и сама себе была противна. Внутри меня была пустота, какая-то черная дыра, которую я не могла ничем заполнить.
Иногда мне казалось, что я Его предаю, отворачиваюсь от Него, но не было ощущения, что Он меня оставил. При этом я долгое время считала, что недостойна хорошего отношения, которое Господь проявляет ко мне.
Первая взрослая попытка прийти в храм оказалась болезненной. Дредов и татуировок у меня тогда еще не было, но когда я явилась в церковь в своей обычной одежде, мне велели немедленно переодеться.
Повели туда, где собирают вещи для нуждающихся, и сказали сменить все, что на мне надето, вплоть до колготок. Помню, выдали туфли-лодочки, которые очень жали. А потом отправили домой: сегодня не будешь исповедоваться, сначала подготовишься.
Мне дали книгу, и я готовилась по ней. Составила огромный список грехов, описав их во всех мелочах. Кажется, чтобы пересказать все, мне потребовалось «два захода». Я говорила с батюшкой, стоя на коленях. В итоге он не допустил меня до Причастия, сославшись на то, что я пока недостойна — сначала надо делать «духовные упражнения».
И ты не вернулась в храм?
Я туда возвращалась, но стояла в стороне и думала: «Пока я не готова, просто помолюсь». И не подходила к Чаше лет пять. Внутри все еще сидел комок непрожитых эмоций, обид, страхов. Мне постоянно казалось, что меня не любят и я все делаю неправильно.
Ту черную дыру, про которую ты упоминала, никак не получалось заполнить?
Со временем начинаешь понимать, что ее не заткнут ни наркотики, ни алкоголь, ни еда, ни секс, ни покупки, ни деньги, ни слава и ни количество подписчиков — то есть все то, что люди считают своим достижением и спасением. Пустота заполняется только верой.
Программа «12 шагов» подсказывает, как двигаться ей навстречу. Первый шаг — признать свое бессилие. Пока я этого не сделала, ничего не работало. Я пыталась все контролировать, но тщетно. Второй шаг состоит в том, чтобы признать: есть сила более могущественная, чем мы. Третий шаг — препоручить свою жизнь и волю заботе Бога. Когда я перестала сама бороться со своей зависимостью и дала возможность Ему помочь, началась совсем другая игра.
Когда же тебя все-таки допустили к Причастию?
В том самом православном рехабе мне сразу сказали: сейчас ты исповедуешься и причастишься. «Причастие? Мне?! Неужели можно?» — поразилась я. «А кому, если не тебе? Ведь ты выздоравливающая наркоманка, зависимый человек, остро нуждающийся в помощи Бога. Он может заново собрать тебя, восстановить из „размазни“, приподнять тебя над действительностью. Он даст тебе частичку Себя, чтобы в тебе было что-то Божественное, кроме имеющейся чертовщины, выжженной черной дыры».
Я подумала, что вообще-то все логично. Я каюсь и за это получаю возможность стать ближе к Богу. Он протягивает мне руку через Причастие, и я принимаю ее с благодарностью.
Да, во время первого обращения в храм со мной обошлись строго, но, видимо, зачем-то это было нужно. Мой опыт строится на таких кирпичиках. Возможно, если бы меня сразу приняли с распростертыми объятиями, я бы не так ценила то, что получила. Но в итоге все сложилось, и я действительно почувствовала наполненность и осознала, насколько мне необходимо быть с Богом. Я об этом мечтала, стремилась к этому, хотела быть этого достойной.
Что сказать человеку, который, как ты, принесет в храм свою боль и вопросы, на которые нет ответов, а ему скажут: ты не так одет, извини, ты здесь не нужен.
Пусть купит билет в Питер и приедет в Феодоровский собор. Там все классные, никто косо не посмотрит. Там я никогда не встречала осуждения. Это такое место, куда хочется идти, как домой.
Все что делаю, посвящаю Богу
Как давно ты ведешь регулярную церковную жизнь? Уже семь-восемь лет, после выхода из православного реабилитационного центра. Правда, последние пять лет я не соблюдаю посты. Все время что-то мешает — беременности, роды… Но надо сказать, что еще с восемнадцати лет я регулярно постилась, причем даже когда употребляла наркотики. Это может показаться смешным или безумным, но во время православных постов я отказывалась от алкоголя и скоромных продуктов. Почему-то для меня это было важно. Я тянулась к вере, и еще до моего воцерковления мы с друзьями ходили на праздничные службы. А потом я как-то пресытилась ощущением контроля, который дает любая аскеза, и пока не могу найти к этому новый подход. Надо искать какую-то непищевую альтернативу, потому что воздержание от пищи потеряло для меня духовный смысл.
Мой проект, школа идеального тела #Sekta, в частности, предполагает работу с питанием. И мне трудно отделить тут физическое от сферы духа. Например, я понимаю: если отказываюсь от каких-то продуктов, то в моем рационе становится больше углеводов и жиров и от этого болит поджелудочная. Не хватает сил на то, чтобы каждый раз перестраивать свой организм.
Мне почему-то всегда казалось, что тебе должны быть ближе восточные практики, буддизм или индуизм. В #Sekta вы практикуете медитации, йогу. Как все это сочетается с традиционным представлением о христианстве?
У меня никогда не было такого: «О, буддизм! Звучит неплохо, стану-ка я буддисткой». Я всегда считала себя православной. Все, что делаю, я посвящаю тому Богу, в которого верю. Давно, когда еще не ходила в церковь, я для себя решила, что не буду петь мантры. Потому что это все-таки некая религиозная практика. Когда в зале все пели, я не пела. Однако я считаю, что с верующим человеком (не важно, мусульманином или буддистом) у меня всегда больше общего, чем с неверующим.
Ты часто говоришь о том, что приобрела важный навык — жить без денег. И теперь, даже если средства есть, будешь от них независима. Сейчас ты обеспечена, у тебя успешный бизнес, большая семья. Тебе пригождается опыт самоограничения?
Любые свои желания я теперь воспринимаю через призму зависимости. Я отношусь с большой осторожностью ко всему, что очень сильно привлекает, вызывает у меня «тоннельное мышление», превращается в страсть, начинает владеть мной. Наверное, самая большая моя страсть — это работа. С другой стороны, меня очень радует, что я делаю ее ради блага людей.
Изменилось ли творчество группы Alai Oli с тех пор, как ты воцерковилась? К примеру, в твоих текстах по-прежнему встречается то, что христиане считают сквернословием.
Одна из первых песен Alai Oli — «Бог есть любовь». Так что эта тема всегда была актуальна. Кроме того, с самого начала я молилась и материлась — одними устами. Да, я сквернословлю и каждый раз на исповеди каюсь в этом. Но для меня в этих словах по-прежнему остается что-то очаровательное.
Ты воспринимаешь это как грех?
Скорее, как небольшой грешок. Но осознаю, что над этим надо работать.
