Почему Христос говорил притчами?

И опять начал [Христос] учить при море; и собралось к Нему множество народа, так что Он вошел в лодку и сидел на море, a весь народ был на земле, у моря. И учил их притчами много (Мк. 4: 1–2).

Начиная разбор четвертой главы Евангелия от Марка, где содержится несколько притч, с которыми Христос обращался к Своим слушателям, мне хочется поставить следующий вопрос: почему Христос говорит притчами? Почему Он допускает мысль, что некоторые люди будут слушать и не услышат, будут видеть и не увидят? И почему Его ученики в этом отношении занимают особое положение? Им все как будто открывается. Если они сами не поняли, то Спаситель Христос им разъясняет... 

Во-первых, надо ясно себе представить, что притча — не просто иллюстрация в книге, на которой ребенок может увидеть то, чего он еще не умеет прочесть. Притча — рассказ многогранный, рассказ, в котором есть множество оттенков, разных смыслов; его содержание может быть понято каждым человеком в меру его чуткости, понимания, его способности уловить намерения говорящего. В этом отношении понимание притч зависит от того, до чего ты сам дорос, от того опыта, который в тебе сложился. Древнее присловье говорило: подобное подобным познается...

Если в притче прозвучит какое-нибудь слово или проглянет понятие, о котором ты уже имеешь хоть смутное представление, ты вдруг улавливаешь смысл этой притчи хотя бы в этом только отношении. И эта притча становится в тебе началом дальнейшего развития, словно, как сказано в притче о сеятеле (мы сейчас к ней перейдем), семя упало в почву, какой является весь твой внутренний опыт — и умственный, и сердечный, и житейский, — и начинает прорастать. В этом отношении притча очень важна.

Джеймс Тиссо

Представьте себе, кто окружал Спасителя Христа. Вокруг Него всегда была несметная толпа народа, — очень пестрая, разнообразная. Были там люди, уже в значительной мере созревшие к по ниманию того, что Христос говорил: у них и внутренний опыт, и умственное уразумение своего опыта и жизни были глубоки. Были люди, в которых уже созрел вопрос, он был ясен их уму, сердце рвалось, но еще не находило себе ответа: в притче они могли найти этот ответ. Эти люди уже созрели к тому, чтобы услышать притчу и уразуметь ее.

Были другие люди, у которых постепенно только-только пробивалось осознание какого-нибудь вопроса или которых тревожило какое-то внутреннее переживание. Они как бы чуяли, что им надо понять нечто, и не могли уловить, что именно (мы все это состояние знаем).

А Христос расскажет притчу — и вдруг в этой притче они узнают и свой вопрос, и свое недоумение, и свое искание, и, может быть, находят полный или частичный ответ на те проблемы, которые у них постепенно складывались, но еще не созрели.

А иные люди, находившиеся вокруг Христа, ничего подобного не переживали, и поэтому, когда доходило дело до притчи или даже до прямого ответа Христа на тот или другой поставленный Ему вопрос, они, вероятно, пожимали плечами: «Что за странный вопрос? И что за нелепый, непонятный ответ?» Эти люди слышали, но до них не доходило, видели — и все равно не уразумевали. Это бывает и с нами постоянно.

Мы слышим чьи-нибудь слова, но так заняты собственными мыслями или переживаниями, что никаким образом не можем уловить того, что человек нам говорит. Или мы видим что-то, видим совершенно ясно, но не хотим видеть, наше зрение как бы затуманено. И как сказано в этой притче, слыша не слышим и видя не видим. Неверно думать, будто притча сказана так, чтобы мы не поняли: сказано так, чтобы понимали те, которые созрели, для которых понимание является необходимостью, для которых оно будет источником роста, нового шага в глубины.

А тем, которые могли бы, в лучшем случае, понять головой, но только головой, никаким образом не соотнося понятое со своей глубинной жизнью, таковым не нужно понимать, потому что такое голов ное понимание только опустошает человека. Я помню, мой отец мне как-то сказал: «Думай больше, чем читаешь, потому что твоя память всегда будет действовать быстрее ума». Речь идет тут именно о том, чтобы человек не нагружал себя головным пониманием, которое никакого отношения не имеет к его внутреннему опыту.

Лучше ему ничего не понимать — и недоумевать о закрытости своего сердца и ума, или просто о том, что перед ним такая тайна, в которую он проникнуть никак не может, до понимания которой ему нужно еще созреть.

Что еще говорил митрополит Антоний Сурожский о смыслах евангельских событий — читайте в книге «Беседы на Евангелие от Марка»