О юном офицере в день памяти и скорби

Отец юного офицера Коли, погибшего в 19 лет на войне, Николай Пестов написал о сыне книгу «Жизнь для вечности». Сегодня, в день памяти и скорби, приводим отрывки из нее, чтобы познакомить вас с внутренним миром замечательного мальчика, чью жизнь унесла война.

Война помешала занятиям. В начале войны, когда мы не знали, где нам придется зимовать, Коле приходилось перетаскивать тюки с шубами, валенками и другими вещами в деревню, из деревни — на дачу под Москвой и затем опять в Москву. «Я теперь знаю, что такое война, — шутил Коля. — Это значит все время таскать вещи с одного места на другое». Но он никогда не горевал.

Немцы быстро продвигались вглубь страны и приближались к Москве. Жизнь выходила из колеи. Началась сплошная эвакуация учреждений, заводов и вузов.

«Колюша, комендант нашего дома предлагает тебе быть в нашем доме истопником. Мы получили бы вторую рабочую карточку, и ты помог бы семье». И Колюша сразу и кротко послушался и, будучи уже студентом, стал выполнять грязную и утомительную работу. Следует заметить при этом, что работа истопником в то время была более изнурительна, чем обычно.

Топлива было мало, и топили всем, что только можно было жечь. Долгое время Колюше приходилось жечь горы старой бумаги, которую сваливали в кочегарку эвакуированные из Москвы учреждения. Топка от бумаги очень быстро засорялась, а при шуровке из нее вылетали тучи пыли из бумажной золы и обуглившихся листочков. Поэтому Колюша возвращался всегда с работы крайне изнуренным, с черным от угольной пыли лицом и утомленными от бессонных ночей глазами. Но он никогда не роптал. В это тяжелое для семьи время Колюша помогал нам и тем, что ходил разгружать автомобили с картофелем у продовольственных магазинов: за это ему отпускали картофель вне очереди и в увеличенной норме.

Последние дни на фронте

Нет больше той любви, как если кто
положит душу свою за друзей своих.

(Ин. 15:13)

Вечером 21 августа 1943 года Коля уехал на Западный фронт в составе офицерского пополнения. В дороге произошло осложнение. Придя на вокзал, Колюша выяснил, что его партия уже уехала, а с ней уехали и все его вещи, продовольствие и шинель. Отставших от партии набралось около тридцати человек, которые и были отправлены комендантом станции вдогонку в 22 часа 30 минут. При отъезде Господь дал случай Колюше проявить человеколюбие и снисхождение к немощи ближнего.

Вот выдержка из его первого письма с дороги: «Один старший лейтенант пришел „навеселе“, заснул и не хотел идти. Я надел ему шинель, взял его один мешок (другой взял второй) и повел на поезд. Посадил, напоил водой, и он заснул. В Можайске проснулся, стал все оглядывать, ничего не понимая. Я ему объяснил все. Он мне искренне пожал руку и очень благодарил. Говорил, что если найдем второй мешок, будем пировать: „Литр тебе. Там все съестное, а в этом сухари“. Но и то хорошо, а то я остался без вещей и без продуктов. Надо как-то прождать, пока найду своих.

Прощайте. Коля.

Р.S. Приехал в Вязьму, нашел своих и все вещи целыми. Варили кашу. Пока до свидания. Коля».

В следующем письме, от 25 августа, Коля пишет:

«Вчера мы сели на машины и поехали к передовой. Остановились в трех километрах от линии фронта. Сегодня мне дали взвод и оружие. Взвод стрелковый. Но ничего. Говорят: „Хороший командир“. Есть у меня старший сержант, он во всем выручает, я ведь совсем неопытный. Ну вот и не знаю, о чем писать. А ведь столько дел. По дороге видел сожженные в этом наступлении деревни, разбитую технику. Трупов нет. Кажется, завтра пойдем в наступление. Никогда не думал, что к бою так тщательно готовится командование, как это сегодня сделали мы. Дали карту и пр. Еще дали автомат (мне лично). Думаю, что в бою не растеряюсь. Прощайте, всем привет».

Это письмо, естественно, сильно взволновало нас и заставило много перечувствовать. Сложны были эти чувства. Наш мальчик, наш Колюша, уже перестал быть более мальчиком.

Я хорошо помню мое последнее письмо к Коле. Я сообщил ему, в каких словах отзывался о его поведении в бою капитан Д, и поздравлял его, как выдержавшего самый трудный экзамен в жизни — сохранение мужества и человеколюбия перед лицом смерти. Я писал ему, что он сумел разбогатеть за один день или, может быть, за несколько часов так, как другие не смогут это сделать за всю жизнь. И это его новое богатство не обычное земное, которое так легко теряется и губит души, а истинное, вечное, духовное богатство, создаваемое подвигами милосердия и самопожертвования. Это богатство украшает духовную одежду человека, и владетелям его в том мире будут оказывать честь святые и ангелы.

Так диктовал мне разум, так писала моя рука. А сердце — сердце болело от тревоги за любимого, хотя я тогда еще не знал, что мое письмо он будет читать уже из другого мира и что его душа сбросила уже с себя свою земную оболочку и, может быть, в эти моменты невидимо снова присутствовала среди нас…

На другой день после получения письма от П. Д-а пришло последнее из Колиных писем — от 29 августа 1943 года. Он писал:

«Здравствуйте, мои милые! Нахожусь на передовой, 27-го августа был большой бой, мы прорвали оборону [немцев]. Командир роты и 1-го взвода вышли из строя, мне пришлось командовать ротой и вести ее в атаку. Немцы бежали, их догоняли, и мне пришлось брать их в плен, отнимать у бойцов, готовых их убить. Потом отстал от роты (принимая приказания), тащил на себе раненого командира роты. Да разве все опишешь. Может быть, к вам зайдет гвардии капитан из танковой бригады. Он много расскажет. Как ужасно гибнут наши танки. Уже три раза допрашивал пленных, один раз при майоре, может быть, попаду в штаб. Коля».

Хотя в этом письме было мало написано, но оно так много говорило! «Пришлось командовать ротой…», «Пришлось брать в плен немцев и отнимать их у бойцов…» — «Пришлось…»! Как всегда, Коля был верен себе: он не проявлял своей воли, но покорно исполнял то, к чему призывал Господь через внутренний голос о долге.

И как скромно он описал свой подвиг: «Тащил на себе раненого командира роты». И мы не знали бы про него, если бы не написал, а потом и рассказал нам лично капитан Д, посетивший нас в Москве. Вот его рассказ.

«На том участке фронта, где был ваш сын, рано утром началось наступление. Я не имею права сообщать вам подробности боя, но положение создалось очень серьезное, и бой стал тяжелым. Поздно вечером я находился около медсанпункта нашей танковой части. К нам подъехал наш автомобиль с нашими ранеными. Медицинская сестра, сопровождавшая автомобиль, обратилась ко мне со словами: „Товарищ капитан, приведите к порядку этого офицера. Он занимается «партизанщиной». Он разбил стекло в нашей кабинке и грозил оружием шоферу“.

Я увидел молодого лейтенанта, сплошь всего покрытого пылью и грязью и залитого кровью, блестели только его глаза и зубы. Мне стало ясно, из какой обстановки он попал сюда. Я всмотрелся и увидел симпатичное интеллигентное лицо. Это был ваш сын.

— Товарищ гвардии капитан, разрешите мне поговорить с вами отдельно, — вежливо попросил меня лейтенант.

Я отошел с ним в сторону, и он рассказал мне о себе.

— Я и один из солдат — вот все, что осталось от моего взвода. С поля боя я вынес своего раненого командира роты с перебитой ногой. Когда проезжал мимо автомобиль, я потребовал, чтобы взяли на него раненого, но шофер отказывался. Тогда я вскочил на подножку автомобиля и, разбив стекло, пригрозил шоферу автоматом. Я сознаю, что нарушил порядок, но я не мог поступить иначе, имея на руках раненого.

— Молодец, — сказал я, так и надо было сделать. Я отдал распоряжение перевязать раненого: у него было перебито бедро осколком снаряда, и он был без сознания.

Вашего сына я постарался привести в человеческий вид, дал ему умыться и почиститься. Потом я накормил его. С ним ничего не было: ни вещевого мешка, ни продовольствия, ни шинели, ни оружия. Ваш сын попросил меня дать ему справку, что он отлучился с поля боя только для того, чтобы отвезти раненого. Я написал ему не только справку, но удостоверение того, что он спас жизнь старшего офицера, что давало ему право на награду.

— Меня могут счесть дезертиром, если я тотчас же не вернусь опять в боевые порядки. Я пойду искать свою роту. Дайте мне только карту и компас.

Я отдал ему свои. Дал ему также винтовку и патроны, чтобы у него не было неприятностей из-за оставленного на дороге автомата. Он не успел взять его с собой, как шофер повел уже машину, приняв раненого. Была темная ночь, когда мы простились, и он ушел со своим солдатиком разыскивать своих боевых товарищей». 

Люди послали Колюшу на фронт, чтобы убивать. Но душа его стремилась к спасению ближних. Спасал он также и врагов, вырывая их из рук озлобленных и готовых их убить бойцов. И среди ада битвы Колюша сам понес на себе своего старшего товарища и ценой напряжения всех своих сил добился того, чтобы он был вывезен с боя. На поле боя он оставил и шинель, и вещи, и весь запас продовольствия. Он вынес оттуда только самое ценное для него — своего раненого товарища.

Как много переживало сердце Коли среди ужасов битвы, видно из его фразы в письме: «…как ужасно гибнут наши танки». Он был, очевидно, весь под свежим впечатлением битвы с картинами страданий, агонии и смерти. Что переживало и как тосковало его сострадательное и нежное сердце! «Может быть, попаду в штаб», — пишет он, считая это, очевидно, единственным возможным выходом. И от Господа пришел выход, и пришел очень скоро.

Но это был не штаб, куда надеялся попасть Колюша, не тяжелое ранение с перспективой жизни калекой, не тяжесть плена. На другой день после его последнего письма вновь был бой, в котором Коля был убит.

Из книги Николая Пестова «Жизнь для вечности».